Lingwowed

Связь с законом диалектики (сформулированным, впрочем, еще до Маркса Гегелем) здесь, безусловно, найти можно. Однако выявленные закономерности сохраняют силу и без обращения к этому закону. О них в ту эпоху писали и ученые иных школ и традиций. Вот, например, упоминавшийся мной в самом начале книги В. Брёндаль: «Нужно, наконец, признать очевидную прерывность всякого существенного изменения»; наука XXX в. в отличие от старой, эволюционной лингвистики учитывает «прерывистые изменения» и «резкие скачки из одного состояния в другое». Этот взгляд на изменения в языке датский ученый связывает не с законом перехода количества в качество, а с понятиями кванта в современной физике и мутации в современной генетике. О мутациях, впрочем, вспоминал и Поливанов. Так что и здесь мы видим некоторую общую для ряда лингвистических направлений тенденцию, не имевшую марксистской специфики.

Xарактерно и обращение Поливанова к другим общим теориям. Он сам отмечал влияние на него идей видного историка Н. И. Ка-реева, которому он был обязан термином «историология», то есть выявление закономерностей исторического развития в отличие от «истории» как описания фактов. А Кареев постоянно спорил с марксизмом.

Наконец, рассмотрим еще один пример. В одной из статей сборника «За марксистское языкознание» Поливанов писал о нескольких ролях, которые должен уметь совмещать лингвист. Среди них есть и роль «языкового политика», то есть прогностика будущего языкового развития. Такой лингвист «владеет (хоть и в ограниченных пусть размерах) прогнозом языкового будущего опять-таки в интересах утилитарного языкового строительства (одной из разновидностей „социальной инженерии“ будущего)». Опять-таки связь с марксистским мировоззрением несомненна. И в то же время о необходимости лингвистического прогнозирования писал еще в 1870 г. учитель Поливанова. Несомненно, здесь эстафета перешла к ученику, который облек идею в марксистскую оболочку.

В одной из не опубликованных при жизни работ Евгений Дмитриевич писал: «В эмпирическом исследовании (в частности—линт вистическом) важно не отправляться от марксизма, а прийти к марксизму на основании обследования фактов. Вот почему я и говорю и считаю вполне достаточным сказать, что я марксист—постольку, поскольку делаемые мною выводы из языковых явлений подтверждают основные положения диалектического материализма и методологический принцип установления причинных связей от экономической причины до языкового факта». Здесь ученый, может быть, сам до конца того не сознавая, определял сущность того, что он называл построением марксистской лингвистики. Приверженность марксизму давала определенное направление его исследованиям, влияла на выбор подхода и зачастую самой тематики его работ. То есть речь шла о том, что выше было названо вторым аспектом проблемы марксизма в лингвистике. Выводы Поливанова не противоречили диалектическому материализму (в исконном смысле этого термина, тогда как советской политической коньюнктуре могли противоречить). Однако не противоречили ему и выводы многих других ученых, в том числе и не вспоминавших о его существовании. Марксистской теории языка (четвертый аспект проблемы) у Поливанова, очевидно, не было, пусть даже в не дошедших до нас текстах эта проблема, может быть, разбиралась и подробнее. А в книге в целом проблема, обозначенная в заглавии и предисловии, далее большого места не занимает; главная ее тема – «Революция и язык», изменения в русском и других языках СССР, происшедшие в результате революции.