Lingwowed

…приехали ко мне гости: Захар Кириллович Чухопупенко, Степан Иванович Курочка, Тарас Иванович Смачьненький, заседатель Харлампий Кириллович Хлоста; приехал еще… вот позабыл, право, имя и фамилию… Осип… Осип… Боже мой, его знает весь Миргород! он еще, когда говорит, то всегда щелкнет наперед пальцем и подопрется в боки…

Н. В. Гоголь. Вечера на хутора близ Диканьки

Начало римской истории творили люди, известные нам только по имени. Основатели Рима — это Ромул и Рем. А какова их фамилия? Дед этих прославленных близнецов назывался Прока — и только. Отец был Нумитор; воспитателем младенцев, после того как злые люди их покинули, а добрая волчиха выкормила, стал некий Фаустул. Но напрасно мы с вами стали бы рыться в источниках, в надежде найти где-либо их имена с отчествами и фамилиями: ни того, ни другого древний Рим не знал.

Не везде было так. В соседней Греции фамилии тоже отсутствовали, зато «патронимические образования», напоминающие наши отчества, пользовались, как мы видели в предыдущей главе, широким распространением. Более того, к концу греческой истории из них начало выкристаллизовываться даже и нечто, отдаленно напоминающее наши фамилии.

И впрямь, родоначальником греко-египетских царей, правивших с третьего до первого веков до нашей эры, был некто Лаг (Лагос). Понятно, что первый из этих царей, сын Лага Птолемей I, именовался Птолемеем Лагидом, то есть «Лаговичем». Известно также, что у него было личное прозвище — Сотер (Спаситель); он оказал большую помощь жителям Родоса во время одной из войн.

Потомки Сотера царствовали в Египте более двух веков. По установившейся традиции, все они назывались одинаково: Птолемей (Воитель); это имя они наследовали от пращура. Но прозвище каждый из них получал свое, связанное с его личными свойствами и особенностями: Птолемея II, например, звали Филадельфом, что означает Братолюбивый или Сестролюбивый; Птолемея IV — Филопатром (Отцелюбцем); шестого, наоборот, — Филометром (Матерелюбивым). Третий и седьмой Птолемей заслужили прозвания Евергетов, то есть Благодетелей. Прозвища, какими бы почетными они ни были, оставались в этом роду личными кличками, а ведь «фамилия» тем и отличается от клички, что переходит от поколения к поколению по наследству

.

И вот, как это ни неожиданно на первый взгляд, наследственным для всех Птолемеев оказалось отчество

их родоначальника: всех их мы знаем как Лагидов

, то есть как «Лаговичей».

Странность эта — чисто кажущаяся: в нашей русской истории известны такие же или очень похожие явления. Никому не ведомо, были ли дети у полулегендарного варяга Рюрика, первого великого князя Руси. Однако до самой Октябрьской революции множество родовитых семей горделиво причисляло себя к Рюриковичам. Что это — фамилия?

Ничего подобного: «Рюриковичами» были и Барятинские, и Горчаковы, и Долгорукие, и Оболенские, и Шуйские, и Мусоргские. Слово же «Рюрикович» (по своей форме — отчество) стало означать куда более общее понятие: «принадлежащий к самым родовитым семьям».

Примерно то же случилось и со словом «Лагид» в древнем мире. Оно, еще не сделавшись в нашем смысле слова «фамилией», перестало иметь что-либо общее с обычным греческим «отчеством»: «сын Лага». Оно стало означать — «потомок».

Прошли века, и нынешние греки, так сказать эллиниды, потомки древних эллинов, приобрели себе фамилии уже другого, западноевропейского, понятного нам покроя. Многие из них тоже выросли из отчеств; но это уже не те отчества, которые знал античный мир. В современной Греции есть чисто греческие патронимические фамилии: они оканчиваются на «-пуло-с», а это «‑пулос», по свидетельству лингвистов, соответствует нашему «-ёнок» (жеребенок, осленок), обозначающему любое маленькое существо, детеныша; есть и вошедшие в употребление под влиянием турок: эти кончаются на «-огло», от турецкого «огул» — «парень, сын». Но в древнейшее время никаких «фамилий» не было, да они были и не нужны. Почему не нужны? Очень понятно: мир для каждого человека был еще так мал и прост, что одно единственное имя в сочетании с именем отца уже достаточно давало понять, о ком именно идет речь. Каждый изобретал своему дитяти любое имя; имен было много разных, совпадали они сравнительно редко, и, сказав; «Перикл, сын Ксантиппа» или «Софокл, сын Софилла» — вы не рисковали услышать вопрос: «А который это из Софоклов Софиллидов?» Если же такой вопрос и возникал, — как легко было его разрешить. «Тот, который сочиняет славные трагедии». «Та, которую именуют прекраснейшей в Афинах»… Словом, тот, который, «когда говорит, всегда наперед щелкнет пальцем и подопрется в боки». «А! Ну как же, знаем, знаем!»

(В главе Х «Мертвых душ» Гоголь упоминает какого-то Семена Ивановича, никогда не называвшегося по фамилии. Зато он сообщает сейчас же о нем, что тот носил «на указательном пальце перстень, который давал рассматривать дамам». Эта интересная примета должна была, в представлении жителей «губернского города Эн Эн», заменить такой важный признак, как фамилия человека, и, видимо, заменяла удовлетворительно: никто не путал этого Семена Ивановича с другими.)