Lingwowed

Бесчисленное множество наших слов построено таким образом. От фамилии величайшего нашего полководца А. В. Суворова родилось слово «суворовец», означающее теперь просто «ученик военного среднего учебного заведения»; фамилия Нахимов дала слово «нахимовец». Мы называем яблоко «антоновкой» или грушу «мичуринкой»; мы говорим «ленинец», «ленинизм», «марксизм», «дарвинизм», легко и свободно превращая фамилии людей в слова с тем или другим предметным значением, иногда совершенно «вещественным», иногда отвлеченным. Способов для этого в русском языке множество.

Чаще всего применяются различные, обладающие каждый своим особым значением, суффиксы: так, например, один суффикс «-щина» позволил превратить целый ряд человеческих фамилий в существительные, означающие резко отрицательные общественные явления: «аракчеевщина», «петлюровщина», «колчаковщина»… Никому не придет в голову присоединить этот суффикс к имени человека, заслужившего народное одобрение, уважение, восторг; о движении, связанном с именем Льва Толстого, мы говорим «толстовство», а не «толстовщина». Суффикс «-ец» чрезвычайно распространился со времени Октябрьской революции; при его помощи мы легко и свободно превращаем ту или другую фамилию в слово, означающее последователей, сторонников, помощников человека, ее носящего: «стахановец», «кривоносов-ец», «чапаев-ец»; особенно много таких слов возникло в дни Великой Отечественной войны.

Мы умеем теперь действовать и совершенно иначе, так, как никогда не действовали дореволюционные русские люди. Мы сокращаем фамилию до ее инициала, иной раз сочетаем этот инициал с первой буквой имени, иногда связываем с такой же частью другой фамилии и получаем сокращенное слово, означающее тот или другой предмет, причем фамилия присутствует в этом слове, так сказать, в «засекреченном» виде. Вспомним такие слова, как ТУ

— самолет, построенный Туполевым

, или АНТ

— самолет конструкции Андрея Николаевича Туполева

, как МИГ

— машина, выполненная по проекту инженеров Микояна

и Гуревича

. Ведь это всё — тоже «слова-фамилии».

Но не отказываемся мы от превращения в слова и неизмененных фамилий, и даже имен; только особенно легко этому поддаются не наши русские личные имена, а иностранные, не имеющие на наш слух характерных для имени собственного признаков.

Давно вошли в русский язык такие слова, как «бойкот», а это — фамилия англичанина, некогда управлявшего имением в Ирландии, как «хулиган» (по розыскам языковедов, слово это происходит также от фамилии, и тоже ирландской). Мы бросаем врагам в лицо такие слова, как «квислинги» (предатели; по имени норвежского министра, сотрудничавшего во время войны с фашистами), «фрицы» (в смысле «немцы», от распространенного раньше в Германии имени Фридрих, Фриц); мы на каждом шагу превращаем даже в самом повседневном быту личные имена в имена нарицательные и часто не замечаем этого.

Учится в школе какой-нибудь мальчуган, допустим — Власов или Гавриков (заранее извиняюсь перед теми Власовыми и Гавриковыми, которые прочтут эту книжку), и учится неважно, и ведет себя плохо. И вот уже и директор, и завуч, и педагоги, и пионервожатые, а там и все ученики начинают говорить: «Нам Власовы не нужны!», «Ты — что, тоже в гавриковы решил записаться?» Фамилия Власов в пределах данной школы начинает звучать как «последний ученик», «бездельник», может быть — «хулиган». Но, разумеется, в соседнем учебном заведении в это же самое время портрет другого Власова может красоваться на Доске почета; там слово «власов» уже звучит как «отличник» или «герой». Поэтому, как только сойдутся вместе ученики и той и другой школ, слова снова превращаются в обыкновенные фамилии: Власовых-то много, и все они разные; в общерусский язык такие местные словечки проникнуть не могут.

Но если во всем мире есть один Наполеон Бонапарт, тиран и гениальный военачальник, предмет ужаса, ненависти одной части человечества и преклонения другой, — имя «Наполеон», так же как и фамилия Бонапарт, имеет все шансы превратиться в «слово». И вот уже А. С. Пушкин в «Онегине» пишет, указывая на общечеловеческие пороки:

Мы все глядим в Наполеоны…