Lingwowed

«Представление продолжалось ». Это напоминает о цирке, об эстраде, а речь о том, что люди знакомятся , друг другу представляются!

Телевизионный «Клуб путешественников» рассчитан на самую массовую аудиторию, и вдруг в передаче трижды (значит, не случайная обмолвка) повторяется: «Он олицетворяет в себе …» Докажите после этого школьнику, что это – ошибка, что олицетворять можно только собою , а в себе – воплощать . Кстати, одно время передачу эту напрасно стали называть клубом… путешествий , ведь клуб объединяет людей ! Хорошо, что хоть и через годы название исправили.

Некий герой «никогда… не отдаст своего сына … за … сироту, подобранную на паперти». Неужели переводчику не известно, что отдавали замуж , выдавали за кого-то – девиц, а мужчин – женили на подходящих (или не очень подходящих) невестах?

Известный писатель пишет, а в журнале, не смутясь, печатают, что женщина сидит не в головах у покойника (вспомните Блока: «что ты стоишь три ночи в головах…») – она сидит в голове ! Нет уж, простите, сидеть или засесть в голове может только неотвязная мысль . Впрочем, возможно, и тут, как с «обличенными доверием», грешен корректор. Но читателю от этого не легче.

В солидном журнале пишет о переводном романе серьезный автор, доктор наук. Пишет так:

«Он на редкость соответствует нашему национальному стереотипу о французе: высокий, гибкий, улыбчивый, с тонким интеллигентным лицом, в руках гитара и кудри черные до плеч ». Да не усомнятся в моем уважении к автору и к его интересной статье. Но сказать можно: соответствует (уж если!) нашему стереотипному (стандартному, устоявшемуся) представлению о французе. Или для вящей учености – стереотипу француза . А стереотипу о – грамотно ли это? И при чем тут незабвенный Владимир Ленский, который «кудри черные до плеч» привез отнюдь не из Франции, а «из Германии туманной»? Всегда ли кстати мы цитируем Пушкина?

А вот печатается отрывок из нового романа: герою предстоит драка, и, глядя на противника, он «стиснул скулы , переступил с ноги на ногу…» Но позвольте, в такой обстановке и в таком настроении можно стиснуть если не кулаки , то зубы , челюсти (и тогда обтянутся, резче выступят скулы). А стиснуть скулы – это как?

В том же отрывке на героя смотрит другой: «…перенес тяжесть тела с одной ноги на другую, поставив локти на теплый металл трактора, удобно устроил на ладонях ненавидящие глаза …» У автора вышло совсем не то, чего он хотел: глаза на ладонях – значит, ладонями закрыты, но тогда как же смотреть и видеть?

В одном рассказе герой боднул соседа… плечом!

Роман одного из кавказских прозаиков. В русском переводе читаем:

«Сердце мое облегчилось ».

«…Когда преодолеешь такое расстояние, где-то оставляешь часть своего горя и дальше уже идешь немного облегчившись ».

О старухе: «Пускай поплачет, облегчится ».

И наконец, такое. Толстая женщина на балконе рубила и ела капусту, потом ушла в дом и – «балкон опустел, балкон облегчился , похудел балкон».

Если настолько не владеешь русским языком, что не чувствуешь разницы между глаголом облегчиться и оборотами на сердце полегчало , стало легче на душе , идешь налегке , – не надо браться за перевод, не надо представлять русскому читателю своего собрата в нелепом, карикатурном обличье.

Уж если не всегда и не все пишущие справляются с оборотами и словами, пока еще распространенными, повседневными, не диво иному запутаться в словах старых, более редких. В переводе современного романа вдруг встречаешь: «Доктор… старался говорить с надлежащим степенством »!

Доктор, надо думать, старался говорить степенно , как оно ему и подобало. Но переводчик спутал два редких слова: степенность со степенством (второе запало в память прочнее – может быть, от пьес Островского, ибо, как известно, «вашим степенством » в прошлом веке величали на Руси купцов…).

А ведь это беда! Мы привыкаем к одним и тем же штампам, хорошие и разные слова понемногу забываются, становятся в диковинку. Потом иной автор и вспомнит редкое слово, но уже не ощущает его по-настоящему, упускает какую-то малость, некое невесомое «чуть-чуть» – и слово оказывается не ко двору. Крохотное смещение оттенков меняет смысл и окраску написанного.

Читаешь, – к счастью, еще не в готовой книге, а в рукописи: «Он был ревностный и нежный супруг». Имеется в виду – он был внимателен , заботлив , любил и оберегал жену. Переводчик неточно ощущал старое слово ревностный , забыл, что существует устойчивое сочетание – ревнивый муж . Получилось невнятно, даже двусмысленно. И в той же рукописи человек увлеченный делает свое дело с ревностью – вот тут как раз надо ревностно , то есть с жаром , усердно .