Lingwowed

Вот впервые приходит к волкам голенький (naked) смуглый ребенок… мягкий, весь в ямочках крохотный живой комочек . Такой милый, теплый образ никак не создать бы, перенеся из подлинника на русскую страницу атом . Передано не слово, а облик трогательного крохотного существа, заключенный здесь в английском atom.

С. Займовский здесь тоже отошел от буквальности, но впал в сюсюканье: нежнейший пухленький крошка . У Дарузес – ни ложной выспренности (вспомните: особа, сопутствует чадам ), ни слащавости. Ее переводу, как работам всех кашкинцев, присущи вкус, такт, чувство меры.

«Человечий детеныш? Ну что же… я за детеныша… Я не мастер говорить , но говорю правду» – так и слышишь неторопливую, обстоятельную, немного неуклюжую речь медведя Балу (у Займовского опять выспренно, книжно: У меня нет дара слова ). И мягко мурлычет Багира: «Стыдно убивать безволосого детеныша ». Буквально – и у Займовского – голого , то же самое naked. Но ведь это уже не от автора, а глазами зверя Маугли у Дарузес увиден не голеньким , а безволосым , очень верный взгляд.

И Багира продолжает: «Балу замолвил за него слово » (had spoken in his behalf, у Займовского буквально, казенно: говорил в его пользу ! ), а пантера предлагает вечно голодным молодым волкам выкуп – только что убитого буйвола, чтобы малыша оставили в живых: «Разве это так трудно ?», Is it difficult? – и у Займовского дословно: разве это трудно? Мастер же вставляет коротенькое так , и оно-то придает мурлыканью пантеры мягкость и вкрадчивость.

Займовский точно копирует сложный строй английской фразы, да еще вставляет кое-что лишнее. Выходит казенно, громоздко: Когда вождю Стаи случается промахнуться на охоте, то его называют Мертвым Волком все время , пока он живет, что длится, впрочем , недолго. Еще и прибавлено тяжести, выделенных слов в подлиннике нет! У Дарузес сжато, свободно и естественно, «от противного», безошибочно выбранным речением: Когда Вожак Стаи упустит свою добычу , его называют Мертвым Волком до самой смерти, которой не приходится долго ждать .

У каждого обитателя джунглей своя речь и своя повадка, и это безошибочно выражено в переводе мастера. Эпически величаво повествует слон Хатхи о том, как в джунгли пришел Страх, – и суетятся, бестолково болтают обезьяны. Н.Дарузес и называет их болтуньями, говорунами , конечно же, она не передавала speaker первым, обычным для формалиста словом оратор .

Слово окрашивается по-разному, смотря к кому оно относится, в чьи уста вложено и каким чувством продиктовано.

По-английски cub – это всякий маленький звереныш. В джунглях маленького Маугли зовут man’s cub, человечий детеныш . Но когда его, уже подростка, приняв за оборотня, изгоняют из деревни люди, wolf’s cub звучит совсем по-иному, полно злобой и страхом – даже не волчонок, но волчий выкормыш !

Больше тридцати лет живет перевод Нины Леонидовны Дарузес. Все мы знаем чудо-историю Маугли: кто читал ее сам, кто читает детям или уже внукам. Все помним, как ведут себя и разговаривают Киплинговы звери – в полном согласии со своим волчьим ли, медвежьим, тигриным, шакальим или обезьяньим нравом. И остается только восхищаться талантом и артистизмом переводчика.